«
— Чуешь? Чуешь?
— Что?
— Напалм, сынок. Этот запах ни с чем не спутаешь. Люблю запах напалма по утрам. Знаешь, как-то раз мы двенадцать часов кряду бомбили высоту. Когда все было кончено, я туда поднялся. Мы не нашли там никого, ни единого узкоглазого трупа. А вот запах, знаешь, такой бензиновый аромат. Вся высота пропахла… победой! А ведь когда-нибудь война закончится.
Единственная настоящая роскошь - это отсутствие необходимости в контактах с Обезьянами Которым Что-То Надо. Возможность не втягиваться в чужое, и молчать столько, сколько хочешь сам. Вот - роскошь.
Между тем это нихуя не роскошь, это одна из самых необходимых человеку вещей. Ведь на что ты можешь обменять свою тишину, только на одну из обезьяньих хотелок; а курс обратной конвертации будет таким неподъемным, что проще оставаться с обезьяньим.
Вот, блять, и остаемся: “Да ладно, хули. Завтра.” Хотя прекрасно понимаем: нет сука никакого “завтра”.
Новые места открывать лень, знакомиться с новыми людьми – напряжно, запоминать чьи-то имена – глупо. Во вторник от своей жизни становится тошно. В четверг начинает сосать под ложечкой – скоро выходные, наконец-то!
Бабы меня любят, считая клёвым, а когда я им говорю: "Да я говня", то ещё больше умиляются, восклицая: "Какой самокритичный молодой человек!", а я тем временем говня.
– Эх, Петька! Да ты знаешь хоть, как я воюю? Ты этого знать не можешь! Всего есть три чапаевских удара, понял?
Я механически кивал, но слушал невнимательно.
– Первый удар – где!
Он сильно стукнул кулаком по столу, так, что бутылка чуть не опрокинулась.
– Второй – когда!
Он опять с силой опустил кулак на доски стола.
– И третий – кто!
Следующая страница
